Фильм «Мы, но через XXX лет»: владимирский режиссер о человеческих ошибках

«Это был 2018 год, прошедший в профессиональных достижениях и победах. Благодаря «Механике» я побывал много где, познакомился с кучей людей, и стало казаться, что так будет всегда. Что все так и должно быть. Ты дебютировал, снял фильм. Во время пандемии на некоторое время пришлось вернуться в Костерево, и я лицезрел тот самый пейзаж, сопровождавший меня всю школьную пору. Тоскливо. Недавно мне исполнился 31 год, и я не понимаю, как смог выбраться из этого города. Сейчас бы не получилось, это точно. Нужна колоссальная энергия, чтобы выбраться из замкнутого и непрезентабельного места, контекст и ландшафт которого воспринимаются как должное. По своему опыту знаю, как много времени и сил требуется, чтобы уехать. Побывав в Костерево снова, я перезапустился, переоценил свое положение в целом и 2018 год отдельно, который, безусловно, стал своеобразным выходом на новый профессиональный уровень.

Предложений было очень много в течение полутора лет: «Хей-йо, приезжай к нам, затусим! Давай вместе сделаем это, сделаем то». Большинство этих приглашений не реализовалось, и, думаю, к лучшему — это были какие-то бессмысленные тусовки со всеми их атрибутами. Я боялся, что захочется не кино снимать, а балаболить за кино. Был прав. Не разрешив себе сильно угорать, во многом я успокоился — перестало казаться, что нужно рвать себя, хотя в работе над вторым фильмом это все-таки произошло. Спустя полгода после «Механики» стало понятно, что нужно что-то снимать дальше, и у меня уже был готов следующий сценарий. Это был другой фильм. Проект, который я начал писать сразу после «Механики», и он очень логично продолжал заданную тему идеологически. В каком-то смысле эксперимент, в котором предполагалось сделать фантастическое кино зрительским, привлекательным с точки зрения изображения и формы, при этом не лишая его «второго слоя». Я для себя определяю это так: «второй слой» является глубиной и вертикалью произведения.

Этот сценарий есть и лежит, но снимать его в ближайшие годы я точно не буду. Произошла довольно мистическая история. Когда я писал сценарий, подразумевалось, что он станет дипломной работой для ВГИКа. Хотелось сделать максимально масштабный, демонстрирующий мои режиссерские, организационные и художественные возможности, фильм. В институте материал перед съемками должен был пройти через моего мастера Сергея Соловьева (прим.: автор картин «Асса», «Черная роза — эмблема печали...») и не прошел. Проект сразу закрыли, сказав, что снимать это нельзя. Это вызывало вопросы, но, в том или ином варианте, ответа я не получил. Мне говорили, что все это не художественно, плохо, стыдно. Очевидно, что эти слова были брошены для отвода глаз, а истинная причина, догадываюсь, завязана на личных взаимоотношениях и очень субъективна.

И именно дальше начались мистические вещи. Через полтора месяца после этого вышел фильм «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера, там сюжетно есть очень четкие пересечения с моей работой. Вплоть до того, что мой друг и оператор первых двух картин Роберт Саруханян позвонил прямо из кинотеатра во время сеанса и сказал что-то вроде: «Колян, мы все (потеряли)». Я тоже сходил на этот фильм и понял, что если мы теперь снимем наше кино, то никому не сможем доказать его оригинальность. Мы не могли видеть киноленту до премьеры, но антагонист в моем сценарии был очень похож на главного героя — фон Триера. Мы просто развели руками. Я ходил подавленный, причем больше этим моментом, чем отказом Соловьева. Тогда я думал, что-то придумаю и все-таки сниму фильм, но «удар» фон Триера оказался достаточно сильным.

Спустя пару месяцев вышел проект Netflix «Любовь, смерть и роботы» Финчера. Там есть несколько серий, напоминающих мой сценарий по сеттингу, но уже в меньшей степени. Потом вышел еще один фильм, и еще один... Это уже было просто смешно. В итоге, написанный в сентябре 2018 года материал распался на несколько свежих прокатных проектов. А нам сказали, что все это днище и неинтересная идея. Самое смешное, что одна из последних картин «Довод» Нолана идейно пересекается с тем самым сценарием очень отчетливо. У истории нет сослагательного наклонения, но, даже если бы мы к концу 2018 года все-таки запустили проект, он вышел бы в 2020 году и мог показаться зрителю интересным. Однако суть в том, что после отказа мастера пришлось в срочном порядке писать новый сценарий курсовой работы и запускать его.

Идея «Мы, но через XXX лет» появилась еще до «Механики», это история про встретившихся спустя 30 лет одноклассников. Я решил взять ее и очень-очень быстро написал сценарий. Первоначально над ним работали два моих хороших друга — Сергей Войткевич и Михаил Бояров. Спешка не пошла фильму на пользу — пришлось переделывать историю много раз. Фактически, два, но переписывалась работа полностью. Первый вариант картины был очень простой, короткий. В нем отсутствовала куча линий, и, в принципе, это была бы типовая комедия для наших горячо любимых русских кинофестивалей. Но я решил, что это не мое кино, — сценарий вышел простым и незамысловатым. Можно уйти в софистику и долго рассуждать о режиссуре, например, как ребята, которые, как и я когда-то, сидят в своем маленьком городе и посмотрели кучу фильмов в сети, поэтому разбираются в кино. Думают, что «здесь не очень тонко/толсто, здесь банально/не банально». Однако, только погрузившись в процесс, понимаешь, что смастерить даже примитивную вещь очень сложно.

К слову сказать, многие думают, что режиссер просто приходит на площадку и дает актерам действие, но это не режиссура. Она в том, чтобы за всем текстом и вышеупомянутым действием показать невидимую на экране историю, присутствие которой после окончания фильма зритель чувствует. Она в том, чтобы вкупе все, что приписывают кинопроизводственному процессу, вещи (актеры, локации, костюмы, грим, художественный дизайн etc.) создавали невидимую на экране историю духа автора, присутствие которого после окончания просмотра зритель чувствует. Когда ты снимаешь сценарий, где люди в определенных обстоятельствах говорят текст, совершают действия или просто смотрят на океан, это еще не режиссура. С таким же успехом любого youtube-блогера или тревэл-артиста можно назвать кинорежиссером — они же снимают что-то? У них же есть действие в кадре? И текст тоже!

Наверное, из этой хохмы тоже можно было что-нибудь сделать, но лично я не смог. Стали переписывать сценарий, на это ушло еще полгода. Если зазернить полученное в итоге — это трагикомедия, но определение не совсем точное. Там есть большое количество аллюзий, хэштегов дополнительных и абсурда. К примеру, более насмотренные ребята видят там оммаж на «Назад в Будущее», который там присутствует. Будем считать, что это абсурдная трагикомедия с элементами фантастического реализма, но... Я бы не хотел, чтобы кто-то, кроме меня, мог придумать и нести подобную чушь. Определять творчество словами — это разговор в пользу бедных.

Я думаю, эта история о том, что мы все, в той или иной степени, придурки. В том числе я сам. В замысле и полученном материале все сошлось, несмотря на большое количество минусов. Что мы можем умереть в любую секунду, но при такой хрупкости жизни ухитряемся обижаться друг на друга. Ненавидеть друг друга. Ни одна из плохих вещей, которую мы делаем друг другу, не сравнится с нежностью, которую мы могли бы друг другу подарить, пока на это есть время. Какой смысл в злости? Мы проводим такое ничтожно маленькое количество времени здесь, рядом друг с другом.

Когда я писал сценарий, изначально смотрел на эту историю со стороны человека, которого, как и моего героя, обижали в детстве. И, конечно, я вкладывал в это: «Я вам тут сейчас всем покажу!». В итоге эта работа стала для меня необходимой и важной терапией. Смотря на большом экране фильм как зритель, я до конца не могу отключиться от того, как это снято, но вижу, что обидчик сам страдает очень сильно. Ему очень плохо от себя, от обстоятельств. Я не могу представить, как чувствуют себя мои обидчики и сколько зла я принес другим, как и не могу сказать, что это единственная каноническая трактовка фильма. Но для себя я формулирую ее так и этот вариант идеи мне ближе всех остальных.

Я помню, что пустил скупую мужскую слезу 2 июля 2019 года, когда впервые увидел фильм на экране. Был в рубке одного из залов ВГИКа и сильно выдохнул. Я стоял в рубке одного из залов ВГИКа, во время первого показа фильма. Я имею в виду, что я не сидел в зале в этот момент. Я помню, что почувствовал сильное облегчение. Катарсическое облегчение. Как будто я искупил вину за что-то. При этом, я понимал, что показываю «Мы, но через XXX лет» сокурсникам и приятелям, которые пришли поддержать, не более. Киношникам его показывать сложно — есть серьезные технические огрехи. Но любая ошибка простительна, если фильм «работает». Редкий режиссер хвалит режиссера, только если у него есть редкое чувство такта или талант педагога. В лучшем случае коллеги скажут, что ты снял фигню. В худшем — что ты снял классный фильм, но за спиной скажут, что это фигня. В кинотусовке все очень искушенные, но с обычным зрителем кино взаимодействует иначе.

Например, две бабушки-подружки с палочками зашли в кинозал, надели маски, посмотрели фильм. Я вижу, как у них на глаза наворачиваются слезы. Или как подростки пришли с поп-корном и колой, смотрят TikTok и скроллят ленту. А потом картина на них действует, и они перестают это делать. Это классно: заставить зумера на 15 минут оторваться от экрана, как гору сдвинуть.

С «Механикой» я по 4 часа в день просиживал, чтобы найти конкурсы и фестивали, а тот фильм показывал только на «Святой Анне» в Доме кино, и провел несколько закрытых встреч. Принципиально не хотелось заниматься продвижением, накопилась сильная усталость. Прождав полтора года, я просто выложил кино в сеть, потому что не считаю нужным дальше его скрывать. На фестивале «Святая Анна» в этом октябре я воодушевился, картину восприняли очень хорошо. Я был в шоке. Думал, что странный юмор никому не зайдет, а незнакомые люди смеются везде, где нужно.

Актер, исполнивший роль Аркадия, не занимается этим профессионально — это его первая роль в кино. С ним было очень тяжело работать, казалось, переигрывает. А его одноклассник-толстяк является профессиональным артистом театра, местами это заметно. Но оба справились со своими ролями на пределе своих тогдашних возможностей. Наверное, как-то это все наигранным кажется, но для меня в этой наигранности есть сентиментальная трогательность и юмор. Люди на это реагируют. Возвращаясь к идее, скажу: каждый из нас ведет себя как урод в той или иной степени. Я знаю пару человек, которые на моей памяти не сделали ничего плохого, но при этом кому-то испортили этим жизнь. Мы тратим хрупкое время на обиды. Суть в том, что это все мы через 30 лет, если мы не поймем, что все это — большая глупость. Как можно за такой срок не простить человека; приехать и исполнять дичь по отношению к толстому однокласснику, который тебя даже не помнит? Надо быть просто придурком, а мы так не буквально, но часто поступаем».