В выставочном зале ЦСК царит мягкий полумрак. Периодически сенсорные лампы, освещающие пространство, гаснут, и Валя Ивакина, художница-самоучка и хозяйка выставки «Страхи темноты», стартовавшей в начале апреля, топает ногой, чтобы свет вновь зажёгся и осветил её картины, столь же красочные и яркие, сколь и вызывающие мурашки.
На выставке Валя проводит экскурсию по миру своих картин, рассказывая посетителям о каждой работе. Обращаю внимание на то, что у неё новая причёска и цвет волос — русое каре. Спрашиваю, с чем эта перемена может быть связана.
— Просто захотелось подстричься короче. Прошедшие полгода были самыми тяжёлыми за всю мою жизнь. Наверное, это отразилось и в моей внешности.
— Я помню, что в 2016 году ты делала зверюшек из шерсти — зайцев, котиков и прочих. Есть ли связь между этими работами и твоими нынешними картинами?
— Не знаю... Это просто разные формы самовыражения. Мне кажется, что тогда это было уместно. Хотелось делать игрушки с бездонными глазами. А теперь у меня поменялся способ самовыражения — с рукоделия на рисование. А игрушки — уже пройденный этап.
Рисовать начала примерно в 2018 году. Я самоучка. У меня есть подруга Женя Strange Fruit (профессиональная художница и преподаватель), и она организовала школу рисования во Владимире. Там у неё был такой подход: ты посещаешь пять-шесть занятий и после каждого уходишь с готовой работой в какой-то определённой стилистике.
— А с чего началось рисование в твоей жизни?
— Я рисую всю жизнь. Но раньше это были просто почеркули на краю листа. Несерьёзные иллюстрации. Не понимаю до сих пор, когда этот переход произошёл — от рисуночков к картинам. Просто в какой-то момент появляется ощущение, что получилась именно картина. Дед у меня был художником. Он занимался со мною и моей сестрой — учил рисовать. Хотя тогда я не видела себя в этой профессии. Но от деда осталось много красок. Я их берегу.
— На особый случай?
— Да нет. Просто жду момента, когда пойму, что могу их использовать.
— Мне нравится, что у тебя в довольно короткий срок выработался свой очень узнаваемый стиль, художественный почерк. Что на это повлияло?
— Я, честно говоря, немного удивляюсь, когда мне люди об этом говорят. Потому что сейчас нахожусь в поиске и пишу очень разные работы. И техника их разная — то крупными мазками, то больше в иллюстрацию, какие-то совсем не пропорциональные, а какие-то более реалистичные. Я этого единого стиля у себя не вижу. Просто
рисую и стараюсь быть искренней с собой в том, что я делаю. Для меня это всё начиналось как способ выражения своих внутренних состояний.
— Арт-терапия?
— Просто по-другому не могу. Я же визуал. У меня много картинок в голове. Хочется их зафиксировать. Но не умею пока так нарисовать, чтобы отразить точно то, что у меня в голове.
— Эти персонажи на твоих выставочных картинах будто бы все из одной семьи.
— Мы все из одной семьи, если говорить с религиозной точки зрения.
— То есть у тебя картины получаются спонтанно?
— По-разному. Есть работы, которые полностью ситуативные, а есть те, в которых я решаю технические задачи, например, на реализм. Я учусь рисовать реальные объекты. Специально рисую для этого, чтобы самообразовываться и уметь что-то делать. С этой выставкой я первый раз сделала концептуальный проект. Впервые всё собрано под одну концепцию, и все работы рисовались, исходя из неё. Это было сложно. Я привыкла создавать спонтанно и эмоционально, а тут надо было закладывать идеи в холст. Есть работы, которые я писала полтора месяца. Это значит, что ты каждый день работаешь над одним и тем же холстом. И то, что ты в порыве, в моменте придумал, может начать бесить уже на третий день. Ты то радуешься, то ненавидишь то, что получается. Это не про минутное вдохновение. Это про разные длящиеся состояния. Чем больше рисуешь картины — тем более продолжительный период твоих состояний в них отражается. Мне нравится, что со временем идея трансформируется и результат получается лучше.
— То же самое можно сказать и о твоих граффити? Такой же подход?
— С ними пока ещё всё сложно. У меня их не так уж много. Это направление, в котором я делаю только первые шаги. По-моему, на улицах города должно быть что-то концептуальное, а не просто картинки на стенах. А у меня чаще именно такие картинки. В прошлый раз я отсылала знакомым эскизы на согласование для граффити. Ни один не прошёл. Они просто выбрали понравившуюся им картинку из моей соцсети и сказали нарисовать её. А у меня был сильный внутренний протест, потому что я хотела рисовать другое.
— А про какие источники вдохновения можешь рассказать?
— Музыка! Я слушаю много музыки. Думаю, что если бы не писала картины, то стала бы создавать музыку. Это очень помогает, потому что она сонастраивается с твоим внутренним состоянием, усиливая эмоции либо помогая дать им выход, и выступает прекрасным сопровождением для рисования.
— Ты рисуешь в основном в какое время суток?
— Ночью. Днём почему-то не могу. Думаю, это из-за того, что с детства боюсь темноты. Ничего тогда не могла делать по ночам, потому что надо было спать. Но, начиная с юношеского возраста, я находила то, чем можно заняться в тёмное время суток — книжки читать, например. А потом, когда стала работать (а начала я работать рано), у меня появилось единственное время, доступное для моих личных дел, — это ночь. Весь день я работала (иногда и вечером на второй работе), а ночью рисовала. Эта привычка, от которой я пока не могу уйти. Не могу начать рисовать до полуночи.
— А страх темноты остался?
— И да, и нет. Сидеть с выключенным светом в квартире я уже не боюсь, но, например, нахождение ночью в лесу вызывает у меня страх. Над этим я тоже работаю. Темнота — это же не только про отсутствие света. Это более широкое понятие. Об этом я как раз и говорю на выставке. Сейчас меня пугает темнота в более широком понимании.
— Темнота будущего?
— Мне твои картины напоминают рисунки из каких-то детских книг, сказок. При этом в них есть червоточинка. Это цепляет внимание. А почему ты выбираешь такую палитру и цветовую гамму? Почему так ярко и красочно? Получается такой странный, интересный контраст.
— А я очень жизнерадостный человек! Но мне с детства говорили, что я не умею сочетать цвета. Видимо, я не умею этого в классическом понимании. Всё, что касается цветовой палитры, — это то, что я делаю неосознанно. Получается как получается. Периодически пытаюсь писать реалистичные картины, но в конце срываюсь и добавляю яркие штрихи. Но это не только про страхи и всё остальное. Это про ощущение в моменте. Страх там может присутствовать отдалённо — на кончиках пальцев. Но в целом это про весь спектр переживаний.
— А вдохновляли ли тебя сны?
— У меня не получается их рисовать. Не могу рисовать увиденные во сне конкретные образы.
— Есть ли во Владимире другие художники, которым ты симпатизируешь?
— Конечно. Люся Соловьёва делает красивые вещи. Её работы находят отклик у меня. Нравятся работы Юрия Негодаева, Миши Мишкина. Из нового поколения интересен Никита Молния. Перспективный парень. Радует, что эти люди есть во Владимире.
Но вообще сложно выстраивать коммуникацию с художниками. Они максимально не готовые идти на контакт. Пару лет назад я устраивала акции по рисованию с натуры. И одной из моих целей было именно сформировать художественное сообщество, чтобы художники не рисовали в стол, чтобы обсуждали, что происходит и получается друг у друга. В общем, коммуницировали. Но владимирцы очень неохотно присоединялись к этой затее. Я думаю, что дело тут в ментальности малого города. В столицах люди охотнее объединяются. Они более активные.
— Это странно. Казалось бы, там сложнее это сделать как раз из-за масштабов города.
— В таких городах, как Владимир, жители склонны недооценивать тех, кто рядом. Я часто сталкиваюсь с тем, что вокруг много талантливых, способных людей, которые могут что-то интересное создать, но их не замечают и ищут уже известные всем пути. Никто не хочет проторивать дорожку коммуникации с ближним. Ну, не то чтобы совсем никто... Но многие так не делают. Считают, что лучше позвать художника издалека, кого все уже знают, чем находить его тут. Моя практика показывает, что чаще всего присоединяются к помощи самые разные и неожиданные люди, после того как ты начинаешь делиться своими идеями. Магия команды происходит, когда все вместе создают что-то из ничего. Но многие, возможно, не проживали такой опыт. Либо им это просто не нужно.
— Какой была реакция на твой клич о краудфандинге для выставки?
— Я очень удивилась. Большой отклик получила. Многие присоединились, и всё получилось. Самое интересное, что на моё предложение поучаствовать в создании выставки откликнулись люди не только из моего близкого круга общения, но и те, кто живет далеко, и с кем я лет 15 не общалась. В итоге процентов 30% от задуманного удалось реализовать. У меня есть три патрона, которые вложились в выставку деньгами и получили картины по умолчанию. Остальные мои работы тоже можно будет приобрести.
— А есть ли планы на повторную выставку — в каком-то другом ключе? Или, может, совместную экспозицию картин разных художников?
— Я ценю коллаборации. Но мне не нравится формат, при котором картины просто на стене висят. В том числе поэтому на своей выставке я сделала интерактивные объекты, которые люди могут использовать. А ещё к выставке приурочен спектакль «Мне не страшно»!
— Расскажи о нём?
— Пару месяцев назад стартовала
театральная студия «Ромашка» Димы Мышкина. Он проводит занятия для тех, кто хочет посещать такую школу. Я пришла вольным слушателем и порисовать актёров, сделать референсы. Но тут же поняла, что хочу ходить туда постоянно. Диме рассказала, что у меня будет выставка и было бы здорово для неё подготовить спектакль. В итоге вышло так, что я стала и режиссёром, и сценаристом совместно с Димой. Несколько лет назад у меня уже был опыт участия в документальном спектакле на «Стрелецкой» — о жизни в карантинных реалиях. Мы брали интервью друг у друга. Впечатления были сильные. Захотелось сделать что-то в этом духе на выставке. В основу легли наши истории о том, как мы боремся со своими страхами. Мы записывали то, что услышали в течение дня, в аудио. Из этого было собрано звуковое сопровождение для спектакля.
— Где, когда и при каких обстоятельствах ты чувствовала себя бесстрашной? В детстве?
— Нет. Не в детстве. Чаще всего я не испытываю страха. Страх — это скорее исключение, чем норма жизни. По крайней мере, для меня. Но страхи бывают неуловимые — когда мурашки по спине пробегают. А бывают критичные, тяжёлые. Лёгкие мы можем даже не замечать — эти страхи случаются повседневно и как бы не влияют на нашу жизнь. А есть такие, которые не отпускают. Странно, но чаще всего бесстрашной я чувствую себя в самых критичных ситуациях. Я как-то внутренне мобилизуюсь в такие моменты.
— Страх — это убийца разума или его катализатор?
— Это, наверное, зависит от того, что ты выберешь, и кем будет тебе страх — другом или врагом.
— Важна ли тебе аудитория? Какие у тебя отношения со зрителями и критиками картин?
— Получать обратную связь прикольно! Это всегда интересно. И мне очень нравится, какие ассоциации возникают у зрителя. Например, когда я участвовала в «Арт-Субъекте» (фестиваль современного искусства) в 2017 году, я там делала работу — с утра до ночи писала картину. Многие люди подходили и спрашивали, что я рисую, озвучивали версии того, что они видят на холсте. И пока я работала — услышала где-то 20 разных версий. Это очень здорово и прекрасно. Могут быть разные заключения и мнения, в том числе и те, что не особо приятны.
Критика тоже бывает разной. Я в любом случае её слушаю, но прислушиваюсь ли — зависит от обстоятельств и от того, кто критикует. У меня есть знакомые художники с академическим образованием, они могут дать мне целые списки того, что я делаю неверно с технической точки зрения. Но я принимаю к сведению эти знания, которые мне не помешают в дальнейшем. Стараюсь быть искренней с самой собой.
— Допускаешь, что через какое-то время ты можешь вообще перестать рисовать?
— Конечно. Это может хоть завтра произойти. Это же не крест, который я взвалила на себя и должна нести.
Фото Владимира Никонова
Фото Владимира Никонова
